Мертвая петля - фигура высшего пилотажа. Зарождение высшего пилотажа: петля Нестерова (мёртвая петля) Фио летчика петля в вертикальной плоскости
05.09.2018
Всего лишь за два года этот молодой поручик с обаятельной улыбкой успел стать авиатором и совершить революцию в технике пилотирования – именно с его «мертвой петли» началась эра высшего пилотажа – и погибнуть, выполняя воздушный таран, тоже первый в мире.
Летчик Нестеров и заря авиации
9 сентября (27 августа по старому стилю) 1913 года русский летчик Петр Нестеров впервые в истории авиации пролетел на самолете по траектории замкнутой кривой в вертикальной плоскости – именно эта дата и стала точкой отсчета в дисциплине, которая теперь называется высшим пилотажем.
Важно понимать контекст события: к этому моменту и сама авиация, и техника пилотирования делали первые шаги в покорении неба. Энтузиасты изобретали летательные аппараты всех мастей, только-только осваивали планеры и дирижабли, всего лишь 10 лет назад (в 1903-м) братья Райт запустили в управляемый полет первый аппарат тяжелее воздуха с двигателями, а в 1909 году 37-минутный перелет Луи Блерио через Ла-Манш казался современникам сверхъестественным достижением.
Авиастроение, конечно, прогрессировало быстрыми темпами, однако аэропланы в начале XX века представляли собой довольно хлипкие конструкции – в полетах категорически запрещались крены, крутые виражи и спирали, так как самолеты попросту не выдерживали возникающих при этом перегрузок и разрушались, пилоты обычно не выживали. Так что название «мертвая петля», которое придумал летчик Нестеров, было не красивой фигурой речи, а констатацией реалий. И все-таки наш бесстрашный авиатор не был легкомысленным лихачом. К технической подготовке и осуществлению этой идеи он подходил с рационализмом грамотного технаря и хладнокровием дисциплинированного военного…
Летчик Нестеров – сын офицера
Изначально Петр Николаевич выбрал карьеру артиллериста. Его отец был военным и погиб, оставив жену с четырьмя детьми. Жили они в Нижегородском Вдовьем доме, и особого выбора, где учиться, у маленького Пети не было: как сын офицера он имел право на бесплатное обучение только в кадетском корпусе, по окончании которого в 1904 году в числе шести лучших выпускников его направили в Михайловское артиллерийское училище. А спустя два года после блестяще сданных экзаменов подпоручик Нестеров получил назначение в 9-ю Восточно-Сибирскую стрелковую артиллерийскую бригаду.
Первая его встреча с небом состоялась в 1907-м, когда при знакомстве с офицерами Владивостокской крепостной воздухоплавательной роты Нестеров предложил использовать их аэростат в качестве наблюдательного пункта для корректировки стрельбы. Потом он добился-таки временного прикомандирования к воздухоплавательному парку и как артиллерист-наблюдатель неоднократно поднимался на аэростате в воздух. Летом 1911 года, находясь в отпуске в Нижнем Новгороде, Нестеров подружился с учеником профессора Н.Е. Жуковского – Петром Петровичем Соколовым, и стал членом Нижегородского общества воздухоплавания. Друзья построили планер и запустили его конной тягой, потом летчик Нестеров разработал проект собственного самолета, а дальше уже, как говорится, понеслось.
Небесные эксперименты
7 октября 1911 года П.Н. Нестеров поступил в Петербургскую офицерскую воздухоплавательную школу. За 11 месяцев освоил навыки пилотирования, но хотел большего, чем просто летать по прямой, и уже тогда озвучил идею «мертвой петли». Авиаторы сочли ее сумасбродством и даже «пропесочивали» неугомонного товарища в едких стенгазетных эпиграммах. Доказать свою правоту можно было только практикой.
После первого самостоятельного вылета (12 сентября 1912 года) П.Н. Нестеров выдержал экзамен на звание военного летчика и отправился служить в Варшаву, где уже в ноябре начал тренировочные вылеты на боевых «Ньюпорах». Зарекомендовал себя как смелый экспериментатор. Так, однажды, набрав высоту 1600 м (что уже было достижением) и выключив мотор, он восьмерками спланировал на землю. Позже этот навык спас ему жизнь: 25 января 1913 года во время очередного полета в карбюраторе хлопнул и загорелся бензин, двигатель заглох, но Нестеров не потерял самообладания и успешно посадил самолет с выключенным мотором.
Ход его мысли объясняет цитата из его же статьи: «При управлении аппаратом так, как раньше учили, можно скромно летать на аэродроме, но теперь, испытав разнообразные положения аппарата, в которые он может быть поставлен порывом ветра и за которым следует скольжение на хвост или крыло, – я вижу, что большинство аварий происходит от неправильных маневров летчика. Вот для доказательства своих взглядов я и проделывал, как некоторые называют, опасные «трюки» – виражи с креном до 85°, пологие планирующие спуски, при которых останавливался винт на «Ньюпоре», заставлял аппарат скользить на крыло или на хвост и выравнивал его, чтобы быть готовым ко всему…»
«Мертвая петля» не должна уже так называться: она стала живой. Вы победили смерть разумом и силой воли! Научите и других – смелых – побеждать дух смерти в воздухе»
Весной того же года Петра Николаевича перевели в авиационную роту Киева. Он уже детально прорабатывал свой план, анализировал аэродинамику новой фигуры пилотажа, производил расчеты. В его собственноручной схеме «мертвой петли» точно обозначены необходимая высота (800–1000 м), траектория пикирования без мотора (до высоты 600–700 м) и другие аспекты выполнения маневра.
Живая петля
И вот наступил исторический день. Молодой летчик Нестеров сел в маленький моноплан «Ньюпор-4», носивший смешное название «Гном», запустил двигатель в 70 лошадиных сил и привычно взмыл над Сырецким аэродромом. Современники свидетельствовали: «Поднявшись на высоту 1000 м, авиатор выключил мотор и начал круто планировать – почти вертикально. Снизившись на высоту 600 м и приобретя огромную скорость, летчик включил мотор, начал выравнивать аппарат, после чего заставил его круто подниматься вверх, и аппарат сделал круг в вертикальной плоскости… Летчик оказался вниз головой… Публика ахнула…» В официальной телеграмме изложено сухо: «Сегодня в 6 часов вечера военный летчик 3-й авиационной роты Нестеров в присутствии других летчиков, врача и посторонней публики сделал на «Ньюпоре» на высоте 600 м «мертвую петлю», то есть описал полный круг в вертикальной плоскости, после чего спланировал к ангарам».
И ведь многие ругали Нестерова, дескать, «рисковал собой и казенным имуществом без разрешения начальства». Но куда больше было откликов, подобных этому: «Ваше открытие в области авиации принадлежит к числу светлых, прекрасных: оно ведет не к разрушению, а к сохранению жизни летчиков. «Мертвая петля» не должна уже так называться: она стала живой. Вы победили смерть разумом и силой воли! Научите и других – смелых – побеждать дух смерти в воздухе». Время показало, что так оно и есть. А заключительная строчка из четверостишия, которым Нестеров когда-то ответил на едкие эпиграммы товарищей-авиаторов, стала поистине крылатой:
«Не мир хочу я удивить,
не для забавы иль задора,
а вас хочу лишь убедить,
что в воздухе – везде опора...»
Ее дословно цитируют преподаватели летных училищ, обучая курсантов, – сегодня освоение пилотажного мастерства без «петли Нестерова» попросту немыслимо.
Иду на таран
Что же касается воздушного тарана, совершенного 8 сентября 1914 года (Первая мировая война началась для России 1 августа, и неприятельские самолеты разведывали передвижения наших войск), то это тоже был не безрассудный поступок, а продуманный маневр. Нестеров ударил австрийский «Альбатрос» колесами своего летательного аппарата, который не получил фатальных повреждений и вполне мог бы вернуться на родной аэродром. Однако перед вылетом Петр Николаевич так торопился, что не успел или забыл пристегнуться. Его выбросило из аэроплана, парашютов авиация еще не знала… Но он доказал, что таран – не самоубийство. 22 марта 1915 года русский летчик Александр Казаков повторил этот прием и успешно сбил австрийский «Альбатрос», а впоследствии стал самым результативным русским асом Первой мировой – на его счету 32 воздушные победы. Нестеров оказался прав – настоящему летчику в воздухе «везде опора».
Новости бизнес-авиации, обзоры самолетов и лучшие предложения компаний в области частных перелетов – в .
Текст: Виктория Струц
Над Сырецким аэродромом Киева 9 сентября 1913 года военный летчик Петр Николаевич Нестеров первым в мире выполнил замкнутую кривую в вертикальной плоскости, названную впоследствии «петлей Нестерова», или «мертвой петлей». Этим маневром Нестеров положил начало высшему пилотажу.
Петля Нестерова свое название «мертвая» получила из-за того, что первые попытки выполнить эту фигуру осуществлялись на заре авиации на самолетах, которые не выдерживали возникающих при этом перегрузок и разрушались, а пилоты обычно не выживали.
В то время по инструкции в полетах на аэропланах категорически запрещались всякие крены, крутые виражи и спирали. Но 9 сентября 1913 года нестеровский «Ньюпор» взмыл в небо. На высоте 800-1000 м летчик выключил мотор и начал пикировать. На высоте около 600 м мотор был включен, и самолет устремился вертикально вверх, потом на спину, описал петлю и пошел в пике. Мотор снова выключился, самолет выпрямился и плавно приземлился.
Многие причисляли поступок Нестерова к «безрассудным». Но куда больше было откликов подобных этому: «Ваше открытие в области авиации принадлежит к числу светлых, прекрасных: оно ведет не к разрушению, а к сохранению жизни многих летчиков. «Мертвая петля» не должна уже так называться: она стала живой. Вы победили смерть разумом и силой воли! Научите и других - смелых - побеждать дух смерти в воздухе».
Киевское товарищество воздухоплавания и научно-техническое общество во главе с генерал-майором Вербицким решили выдать Нестерову золотую медаль за «первое в мире удачное решение, с риском для жизни, вопроса об управлении аэропланами при вертикальных кренах». Такую же медаль получил от общества только профессор Жуковский.
Вскоре и другие авиаторы, у нас и за границей, начали выполнять «мертвые петли». Больше всех прославился своими фигурными полетами французский авиатор Адольф Пегу, сделавший «мертвую петлю» вторым после Нестерова. Нестеров прожил короткую, но изумительно яркую жизнь. В годы Первой Мировой войны совершил первый в истории воздушный таран и геройски погиб. Имя его золотыми буквами внесено в летопись русской и мировой авиации.
100 лет назад русский летчик впервые выполнил фигуру высшего пилотажа
Его яркая и многогранная карьера в авиации продолжалась очень недолго — всего три года. Но за столь короткий срок он вырос из обычного провинциального артиллерийского офицера, коих по списочному составу в Русской армии были тысячи, в любимого всеми национального героя.
Петр Николаевич Нестеров - живой символ успехов стремительно развивавшейся тогда отечественной авиации. Его героическая жизнь стала примером для сотен и тысяч энтузиастов воздухоплавания, мечтавших о небе как в имперский период истории страны, так и в советское, и в постсоветское время…
Рассказ о жизни и деятельности героического сына России сегодня можно найти и в любой библиотеке, и на различных сайтах в Интернете. Поэтому мы не будем пересказывать всю его биографию, перечислять заслуги и достижения в области авиации, а сосредоточимся на двух величайших свершениях Петра Николаевича - «мертвой петле», впервые выполненной им 100 лет назад, 27 августа (9 сентября по н.с.) 1913 г. в небе над Киевом, и воздушного тарана, тоже впервые в мире осуществленного штабс-капитаном спустя год, в начале Первой мировой войны, в небе над Львовщиной.
«Мертвая петля» - не бесшабашный экспромт, а плод долгих раздумий. С самых первых своих полетов, произведенных в период обучения в Офицерской воздухоплавательной школе (ОВШ) в 1912–1913 гг., П.Н. Нестеров начал задумываться над тем, как поднять маневренность тогдашних, почти исключительно прямолинейно летавших аэропланов. Он пришел к выводу, что даже на весьма несовершенных крылатых машинах вполне возможно выполнять достаточно замысловатые фигуры, позднее получившие название высший пилотаж. И самым первым сложным маневром, который он придумал и впервые выполнил в небе, стала знаменитая «мертвая петля».
Однако в зарубежной исторической прессе авторство «мертвой петли» нередко приписывается не русскому пилоту Нестерову, а французу Адольфу Пегу, а еще чаще – асу кайзеровских воздушных сил Максу Иммельману, ее до сих пор там называют не иначе как «петля Иммельмана».
Однако факты – вещь упрямая. И они свидетельствуют о том, что русское авторство «мертвой петли» - неоспоримо.
Сама мысль о возможности совершения «мертвой петли» зародилась у Нестерова еще задолго до того, как он стал курсантом ОВШ, где он уже теоретически доказал возможность ее выполнения. «Воздух есть среда вполне однородная во всех направлениях. Он будет удерживать в любом положении самолет при правильном управлении им», - утверждал Петр Николаевич.
Над нестеровской идеей-фикс потешались его однокашники. Так, в выходившем при авиашколе информационном альманахе, выпускаемом учениками, в 1912 году была напечатана шарада под названием «Кто он?»:
«Ненавидящий банальность, полупризнанный герой,
бьет он на оригинальность своею «мертвою петлей»!
Ничуть не обидевшись, Нестеров, угадавший себя в этом четверостишии, ответил довольно подробным стихотворным разъяснением:
«Коль написано: петля, то, конечно, это я.
Но ручаюсь вам, друзья, на петлю осмелюсь я.
Одного хочу лишь я, свою петлю осуществляя:
Чтобы эта «мертвая петля» была бы в воздухе живая.
Не мир хочу я удивить, не для забавы иль задора,
А вас хочу лишь убедить, что в воздухе везде опора…»
Для доказательства своей идеи, согласно которой воздух, имеющий вполне определенные физические характеристики, является для самолета достаточной опорой, 100 лет назад, 27 августа 1913 г., по старому стилю, в Киеве над Сырецким полем П. Н. Нестеров впервые в мире выполнил на самолете «Ньюпор-4» (с двигателем «Гном» в 70 лошадиных сил) замкнутую петлю в вертикальной плоскости. Этим маневром Нестеров фактически и положил начало авиационному высшему пилотажу.
Подвиг Нестерова всколыхнул весь мир. Со всех концов света в Киев, где Петр Николаевич тогда служил, летели восторженные телеграммы.
Из Нижнего Новгорода начальник кадетского корпуса телеграфировал: «Корпус восторженно приветствует своего славного питомца блестящим успехом на гордость русской авиации».
Но военное начальство было категорически против «мертвой петли». Сам же пилот был уверен, что «фигурные полеты - это школа летчика». Поэтому, несмотря на категорические запреты начальства, Нестеров 31 марта 1914 г. повторил свою «мертвую петлю».
Француз Адольф Пегу тоже выполнил «мертвую петлю» в том же 1913 году, спустя считанные дни после Нестерова, что и дало повод некоторым печатным изданиям утверждать, что авторство этой фигуры принадлежит Франции.
Что касается Макса Иммельмана, то он придумал и начал первым применять в ходе воздушных боев Первой мировой войны, то есть спустя больше года после выполнения «мертвой петли» сначала русским пилотом Нестеровым, затем французом Пеги, несколько иную фигуру высшего пилотажа – вираж с полупереворотом, который и является на самом деле «петлей Иммельмана».
Иллюстрированный журнал «Искры» в номере № 35 за 7 сентября 1914 г., то есть уже после гибели Петра Николаевича, приводит его слова:
«Я еще не успел вполне закончить теоретической разработки вопроса, когда узнал, что «мертвую петлю» готовится совершить и французский авиатор Пегу. Тогда я бросил теоретические расчеты и решил рискнуть. Совершить «мертвую петлю» было для меня вопросом самолюбия, - ведь более полугода я исследовал этот вопрос на бумаге…»
В мае 1914 г. Пегу приехал в Санкт-Петербург специально для наглядной демонстрации опробованной им «мертвой петли». Нестеров, справедливо убежденный в непререкаемом приоритете российской авиационной школы, счел своим долгом разослать уведомительные телеграммы в редакции тиражных российских газет: «Императорскому аэроклубу уже давно необходимо подтвердить, что первую «мертвую петлю» совершил русский летчик…»
Чтобы исправить возникшее недоразумение, вносившее определенный диссонанс во все более упрочивавшиеся российско-французские отношения в преддверии большой войны со странами австро-германского блока, французский летчик счел полезным лично встретиться с Нестеровым и во всеуслышание признать первенство россиянина в теоретическом обосновании и первом исполнении «мертвой петли».
Для пущей убедительности 18 мая 1914 г. авиаторы П.Н. Нестеров, А. Пегу и профессор Н. Е. Жуковский совместно выступили в московском Политехническом музее, подробно изложив особенности опробованной на практике техники высшего пилотажа и с физическими выкладками обосновав новые открывающиеся перед авиацией возможности выполнения сложных маневров в воздухе.
Стоит заметить, что среди авиационного начальства и в печати появлялись самые разные мнения о беспримерном полете Нестерова над Сырецким полем в августе 1913 г. Одни отрицали практическую ценность «мертвой петли», другие просто считали подобные «трюки» неоправданным риском.
Однако военные летчики, соратники Нестерова, и сам Петр Николаевич видели в «мертвой петле» одну из важнейших фигур высшего пилотажа, которая поможет бойцу в небе решать самые неожиданные задачи. Время доказало, как прав был Нестеров...
10 февраля 1914 г. Киевское общество воздухоплавания отметило Нестерова за научную разработку вопроса о глубоких кренах аэроплана в полете и за выполненную им «мертвую петлю», присудив ему золотую медаль общества за 1913 год. А затем киевский генерал-губернатор от имени жителей вверенного его попечению города вручил отважному пилоту-новатору памятный золотой жетон, с которым Петр Николаевич не расставался до самой смерти.
Кроме этих знаков отличия, Нестеров также получил при жизни от императора офицерские ордена Св. Анны 3-й степени и Св. Станислава 3-й степени. Посмертно, после прогремевшего на весь мир воздушного боя с австрийским летчиком, завершившегося первым в истории тараном, Петр Николаевич был также награжден очень престижным в армии и обществе орденом Св. Георгия IV степени (25 января 1915 г.).
Всякий читатель, не посвященный в детали технического оснащения военной авиации в первые годы ее становления, может задать вопрос: а зачем вообще штабс-капитану Нестерову понадобилось идти на таран, сопряженный с неимоверным риском? Что, не мог просто всадить в австрийский аэроплан прицельную очередь из пулемета?
Но в том-то и дело, что, действительно, не мог. Кроме револьвера в кобуре, военные летчики в начале Первой мировой войны (не только России, но и других держав), никакого другого оружия для ведения воздушного боя на борту не имели. Правда, военных летчиков противоборствовавшей с Антантой стороны – стран Четверного блока, быстро догадались вооружить карабинами, а вскоре начали устанавливать в кабины и пулеметы, но русские, как известно, «долго запрягают»…
Итак, Первую мировую войну возглавляемый штабс-капитаном Нестеровым 11-й корпусной авиаотряд встретил в составе 3-й армий Юго-Западного фронта, которой командовал генерал от инфантерии Н.В. Рузский. В начале кампании 1914 года отряд обеспечивал действия войск фронта в боях за Львов, принадлежавший тогда Австро-Венгерской империи (был взят русскими частями 3 (16) сентября). Лично участвуя в боевых действиях с 26 июля (8 августа) 1914 г., командир корпусного авиаотряда штабс-капитан Нестеров выполнял самые разнообразные задачи.
Однако основной задачей Нестерова и его авиаотряда было ведение воздушной разведки. Боевые действия разгорались с каждым днем все сильнее, и командованию необходимы были все новые сведения о передвижениях и группировке противника. И здесь авиация должна была сыграть главную роль.
Помимо разведки, штабс-капитан Нестеров лично выполнил одну из первых в России бомбардировок вражеских позиций специальными артиллерийскими снарядами. Бомбометание было проведено летчиком прицельно, оно нанесло противнику существенные потери и вызвало панику во вражеских окопах. Австрийское командование, узнав из сообщений печати и из разведывательных источников, кто так метко бомбардировал оборонявшие Львов войска, пообещало крупную денежную награду тому, кто собьет аэроплан Нестерова.
Кроме непосредственного участия в боевых действиях, летчик занимался научными и конструкторскими изысканиями, совершенствовал тактику и технику бомбометания. Он первым в русской армии подробно осветил теоретические вопросы ведения воздушного боя.
Наши летательные аппараты, как мы уже говорили, в ту пору вооружения для ведения воздушного боя не имели. «Вороны, а не ястребы!» - так отзывался о российских боевых самолетах автор «мертвой петли». Но на едкие замечания Нестерова чиновники от авиации тогда упорно твердили: «По штату авиационным отрядам пулеметы не положены!»
Однако летчик не сдавался. Он приладил к хвосту своего самолета большущий нож, чтобы, сближаясь буквально вплотную с противником, распарывать крылья его летательного аппарата. На длинный трос он цеплял «кошку», надеясь, что ловким маневром ему удастся зацепить этим приспособлением винт вражеской машины и заглушить ее двигатель...
Так и не дождавшись достойного вооружения для самолетов, Нестеров стал вынашивать идею воздушного тарана. Шанс реализовать рискованный замысел отважному офицеру предоставила сама судьба.
Обстоятельства, предшествовавшие последнему бою Петра Нестерова, долго оставались загадкой. Но спустя годы после Первой мировой войны и революционного лихолетья, находившийся в эмиграции сослуживец штабс-капитана по 11-му авиаотряду, авиатор Виктор Георгиевич Соколов на страницах информационного бюллетеня эмигрантского Российского общевоинского союза в своих воспоминаниях приоткрыл завесу тайны над этой историей. Из его воспоминаний очень зримо вырисовывается картина, подтолкнувшая Петра Николаевича, несмотря на огромный риск, осуществить свой дерзкий замысел воздушного тарана.
По словам Соколова, в один из дней конца августа 1914 г., выходя вместе с командиром авиаотряда из здания, в котором размещалось управление 3-й армии, они нос к носу столкнулись с генерал-квартирмейстером штаба армии М.Д. Бонч-Бруевичем (братом известного большевика, приближенного к В.И. Ленину В.Д. Бонч-Бруевича), который после октябрьских событий 1917 года некоторое время исполнял обязанности начальника Штаба Верховного главнокомандующего. Летом же 14-го года этот генерал отвечал за дислокацию и перемещения войск своей армии, а также за оперативную и тактическую разведку в полосе ее ответственности.
«Начавшийся разговор быстро принял обычное направление: Бонч-Бруевич стал нас упрекать в недобросовестном отношении к нашей работе, -пишет Соколов, - в том, что мы выдумываем всевозможные предлоги, чтобы не летать, в то время как австрийцы летают ежедневно. Мы, зная, что командующий армией генерал Рузский нашей работой доволен, - о чем он неоднократно говорил, - отмалчивались, но Петр Николаевич не выдержал и стал возражать».
Генерал Бонч-Бруевич отказался принимать возражения Нестерова и даже поставил ему в пример австрийского авиаразведчика барона Розенталя, который регулярно кружил над двигавшимися по львовской земле войсками вверенной ему, Бонч-Бруевичу, 3-й армии и их позициями и, очевидно, снабжал свое командование самыми свежими и точными сведениями о русской группировке.
«Вот летает, а вы только ушами хлопаете и на него смотрите», - приводит в мемуарах весьма сердитые слова Бонч-Бруевича летчик Соколов.
«А что же мы можем сделать? – отвечает вопросом на вопрос Нестеров.
«Напасть на него!.. Дать бой!.. Мы на войне, не на маневрах!» - горячится генерал.
«Но у нас нет оружия, что сделаешь с одними пистолетами Маузера?» - резонно замечает штабс-капитан.
«Это все отговорки!.. Надо придумать способ атаки. А вы просто боитесь! Не хотите рискнуть!» - настаивает генерал.
Нестеров вспылил:
«Хорошо! Мы примем меры и остановим полеты австрийца».
«Какие же это вы меры примете? - насмешливо, по утверждению Соколова, спросил тогда Бонч-Бруевич. И без стеснения подлил масла в огонь, - Ведь это одни слова и втирание очков. Так я вам и поверил!»
Тогда Нестеров, «глубоко оскорбленный» высоким военачальником, торжественно дал генерал-квартирмейстеру армии «честное слово русского офицера», что «этот австриец перестанет летать!»
«Это как же? Что же вы думаете предпринять?.. – попытался вникнуть в детали замысла Нестерова генерал. И строго присовокупил, – Помните, капитан, честным словом русского офицера нельзя бросаться легкомысленно!»
«Я, ваше превосходительство, никогда не давал повода обвинять меня в легкомыслии», – отверг обвинение командир отряда. Затем, завершая разговор, попросил разрешения идти.
«Ну, ну, посмотрим... Хорошо. Можете идти!», - поостыл Бонч-Бруевич, возможно, заинтригованный, как это практически безоружному авиатору удастся покончить с настырным воздушным соглядатаем врага.
Слово русского офицера Нестеров вскоре сдержал.
26 августа (8 сентября) 1914 г. близ Воли-Высоцкой, села неподалеку от г. Жолква (укр. - Жовква) на Львовщине, штабс-капитан Нестеров вместе с поручиком Кованько поднялся в небо, чтобы перехватить вражеский «альбатрос» -- аэроплан-разведчик. В кабине неприятельского самолета находились пилот Франц Малина и пилот-наблюдатель барон Фридрих Розенталь – тот самый, о котором генерал Бонч-Бруевич говорил Нестерову как о крайне досадной помехе, и как явствует из приведенного выше отрывка, которого Нестеров дал слово русского офицера нейтрализовать. Австрийцы опять вели воздушную разведку передвижений русских войск.
Через несколько минут, из-за сбоев в работе мотора российским пилотам пришлось вернуться на аэродром. Механики немедля принялись устранять неполадку.
В это время над летным полем, словно дразня русских, вновь появилась та же австрийская крылатая машина. Такой дерзости Нестеров стерпеть не мог. Мгновенно запрыгнув в самолет поручика Кованько, герой в одиночку взмыл ввысь.
Мощный «альбатрос» летел на высоте, недосягаемой для выстрелов с земли. Нестеров пошел ему наперерез в легком быстроходном «моране». Австрийцы пытались уйти от столкновения, но Нестеров настиг их и попытался нанести шасси своего аэроплана удар по краю несущей плоскости «альбатроса». Однако, возможно, из-за крайнего переутомления, Нестеров допустил ошибку, и удар пришелся, к несчастью, в середину фюзеляжа «альбатроса»; колеса «морана» при этом попали под верхнюю плоскость, а винт и мотор ударили по ней сверху. Тонкостенный вал, на котором держался двигатель «Гном», переломился и мотор оторвался от самолета и начал падать. После этого «моран» стал неуправляемым. От удара Нестеров вывалился из кабины, однако, по заключению военно-медицинской комиссии, смерть наступила еще в воздухе от перелома позвоночника, произошедшего при столкновении самолетов.
Справедливости ради, надо заметить, что как ни решительно был настроен Нестеров покончить с досаждавшим русскому командованию австрийским авиаразведчиком бароном Розенталем, он отнюдь не имел намерения уничтожить самолет врага ценой собственной жизни. В «Акте расследования по обстоятельствам геройской кончины начальника 11-го корпусного авиационного отряда штабс-капитана Нестерова» по этому поводу указывалось: «Штабс-капитан Нестеров уже давно выражал мнение, что является возможным сбить неприятельский воздушный аппарат ударами сверху колесами собственной машины по поддерживающим поверхностям неприятельского аппарата, причем допускал возможность благополучного исхода для таранящего летчика».
Здесь нельзя не сказать хотя бы коротко, какой резонанс вызвали первый воздушный таран и смерть отважного летчика.
О бессмертном подвиге командира 11-го авиаотряда писала не только русская, но и вся мировая пресса. Гибель Нестерова отозвалась болью в сердцах тысяч соотечественников. Даже неприятель воздал должное бесстрашию этого человека.
В одном из приказов по войскам вскоре после знаменитого боя в небе над Львовщиной германский кайзер Вильгельм II заявил: «Я желаю, чтобы мои авиаторы стояли на такой же высоте проявления искусства, как это делают русские...»
Через семь месяцев после гибели Петра Нестерова, в марте 1915 г., обоснованный и впервые примененный им воздушный таран совершил поручик А. А. Казаков, подтвердив жизненность разработанного автором «мертвой петли» тактического приема, незаменимого в экстраординарных обстоятельствах. К счастью, после удачной атаки отважный пилот смог благополучно возвратиться на свой аэродром…
Воздушные тараны применялись нашими пилотами и в последующих войнах и конфликтах. За годы Великой Отечественной войны советские летчики более 600 раз повторили нестеровский таран, при этом было сохранено более половины боевых машин. Они доказали справедливость суждений Нестерова, что нападающий при таране, если он не задался явной целью свести счеты с жизнью, вовсе не самоубийца: при точном выборе скорости, направления и места удара летчик имеет немалые шансы уцелеть.
Бесспорный рекорд здесь принадлежит Герою Советского Союза летчику-истребителю Борису Ковзану, уничтожившему 26 самолетов противника, причем четыре из них герой протаранил собственным. Три раза после совершения тарана Ковзан благополучно возвращался на свой аэродром, и лишь последний таран, сильно повредивший боевую машину, заставил смельчака выброситься с парашютом.
Первый таран в истории реактивной авиации совершил в 1973 году капитан Геннадий Елисеев. Летчик, увы, погиб, тараня своим перехватчиком самолет-разведчик НАТО…
Не могу, однако, не подчеркнуть, что таран Нестерова - наиболее решительная, бескомпромиссная форма воздушного боя - был, есть и остается только русским приемом нападения в воздухе, все попытки перенять подобную тактику боя нашими врагами успеха не имели или же выливались в отчаянное, фанатичное и бессмысленное самоубийство. Наши же летчики научились не только уничтожать врага тараном, но и сохранять при этом свои самолеты для дальнейших боев.
P . S . Петр Нестеров был погребен в Киеве как национальный герой. Тело прославленного летчика с большими почестями предали земле 31 августа (13 сентября) 1914 г. на священной для россиян Аскольдовой могиле, где хоронили тогда самых уважаемых жителей города. Хотя Нестеров прожил в Киеве не больше двух лет, его ценили настолько высоко, что благодарные горожане даже учредили комитет «По увековечиванию памяти Нестерова». Однако через двадцать лет, уже при Советской власти, на территории Аскольдовой могилы разбили парк, а останки Нестерова перезахоронили на воинском Лукьяновском кладбище.
Сегодня фактически закрытый городской погост оставлен почти без присмотра. Многие здешние захоронения безжалостно разорены: родства не помнящие охотники за цветным металлом надругались над надгробиями, утащили с них бронзовые и чугунные плиты…
Правда, нельзя сказать, что в столице Украины образ великого рыцаря неба предан полному забвению. Так, еще с 1958 года имя Петра Нестерова носит улица в Киеве на Шулявке вблизи бывшего Сырецкого ипподрома, где восхищенные зрители впервые увидели «мертвую петлю». А в 1990 году в день Киева на проспекте «Победа», у центрального входа на авиазавод «Антонов», был торжественно открыт монумент летчику.
Однако другие памятные места в Украине, связанные с Нестеровым, под напором политических бурь, увы, не уцелели…
В 90-е годы украинские власти, относившиеся к национальному герою России уже, прямо скажем, без особого пиетета, позволили, чтобы мемориальный музей Нестерова и 45-метровая стела в виде мертвой петли, совершаемой реактивным самолетом во Львовской области в населенном пункте Воля-Высоцкая, то есть примерно на том самом месте, где упал нестеровский «ньюпор», был не только закрыт, но и подчистую разграблен, скорее всего, не без участия оголтелых русофобов из УНА-УНСО. Памятник фактически превратился в руины. Под корень вырублены даже облагораживавшие территорию мемориала вечнозеленые ели. Тщетно искать теперь на монументе и плиту с напоминанием потомкам о подвигах летчика…
Переименован город Жолква (укр. – Жовква), с 1951 по 1992 год носивший имя прославленного летчика. Зато теперь там возвышается претенциозная скульптура основателя Организации украинских националистов (ОУН), платного агента гитлеровского абвера Евгена Коновальца - таковы ветры русофобской «незалежности»...
Во всем цивилизованном мире бережно хранят память о родоначальнике высшего пилотажа и воздушного тарана.
Так, Международная авиационная федерация еще в 1962 году учредила переходящий приз для победителя первенства мира по высшему пилотажу - кубок имени П.Н. Нестерова. Эта награда в авиационных кругах всех стран и по сей день считается очень престижной.
Не забыли Петра Николаевича, всю жизнь героически рвавшегося в небесные дали, и астрономы: имя «Нестеров» присвоено астероиду № 3071.
В честь П.Н. Нестерова в новой России учреждена государственная награда Российской Федерации - медаль Нестерова. В 1961 году именем летчика названа улица в Москве (улица Пилота Нестерова). Его имя также носят улицы и переулки в других российских городах: Санкт-Петербурге, Гатчине, Нижнем Новгороде, Балашихе. Есть улица Нестерова и в столице Белоруссии - Минске.
В честь воздушного первопроходца установлены 4-метровый монумент в Нижнем Новгороде, рядом с памятником другому великому нижегородцу – Валерию Чкалову, бюст в Казани и мемориальная доска на одном из домов по улице Парковой в Санкт-Петербурге, где когда-то размещались классы Офицерской воздухоплавательной школы, в которой обучался будущий ас.
Во время Великой Отечественной войны его имя было присвоено 1-й Краснознаменной истребительной авиационной эскадрилье Ленинградского фронта (бывший 11-й корпусной авиаотряд, которым командовал в 1914 году штабс-капитан Нестеров).
Многие российские аэроклубы носят имя Нестерова.
Специально для Столетия
Мёртвая петля (в авиации) - фигура сложного пилотажа в виде замкнутой петли , в Российской Федерации - России известная также как «петля Нестерова ».
Представляет собой замкнутую петлю в вертикальной плоскости. Петля называется правильной , если все точки её траектории лежат в одной вертикальной плоскости.
История
Своё название - «мёртвая» - получила из-за того, что некоторое время была рассчитана только теоретически на бумаге и практически не выполнялась. До П. Н. Нестерова даже горизонтальные развороты на аэропланах (самолётах) делали без крена - «блинчиком». Его заслуга в том, что он начал использовать подъёмную силу крыла для манёвра и в горизонтальной и в вертикальной плоскостях. Он так доверял своим расчётам, что перед выполнением «мёртвой петли» даже не пристегнулся ремнями к самолёту. Расчёты оказались правильными и в верхней точке петли он не выпал, как предостерегали некоторые, - центробежная сила прижимала пилота (лётчика) к сиденью. Первые попытки выполнить эту фигуру пилотажа осуществлялись на заре авиации на самолётах, которые не выдерживали возникающих при этом перегрузок и разрушались, пилоты обычно не выживали. Впервые в мире выполнена 27 августа (9 сентября) 1913 года в городе Киев над Сырецким полем П. Н. Нестеровым на самолёте «Ньюпор-4 » с двигателем «Гном» в 70 л. с. Этим манёвром Нестеров положил начало высшему пилотажу .
«Петля Пегу»
В мире нет единого мнения относительно того, кто был первым исполнителем данной фигуры. В частности, во Франции и ряде других западноевропейских стран принято считать, что это был французский пилот Адольф Пегу (Célestin Adolphe Pégoud ), выполнивший трюк 6 сентября 1913 года на самолёте Blériot XI . Причина в том, что Пегу был довольно популярным лётчиком, известным своим шоу, в то время как Нестеров был малоизвестным военным. В России считается, что Пегу выполнил не «мёртвую петлю», а S-образную фигуру, на короткое время оказавшись головой вниз.
Память
Памятник П. Н. Нестерову, с символической петлей, установлен в Киеве, на проспекте Победы, возле серийного завода «Антонов» .
В честь столетия исполнения петли НБУ выпустил памятную монету номиналом пять гривен .
В честь столетней годовщины исполнения петли 9 сентября 2013 года были изменены логотипы поисковиков Google Россия и Яндекс .
См. также
Напишите отзыв о статье "Мёртвая петля"
Примечания
Литература
- Каталог фигур высшего пилотажа Арести ФАИ = FAI Aresti Aerobatic Catalogue. - Federation Aeronautique Internationale, 2002.
Отрывок, характеризующий Мёртвая петля
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого.внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Широкое развитие авиации в 1909-1912 годах сопровождалось во всём мире мрачной статистикой аварий и катастроф.
Отказывали ненадёжные моторы, лётчики постоянно совершали ошибки в управлении самолётами в воздухе и особенно при посадках. Методика обучения, опыт пилотирования совершенствовались медленно. «Завоевание воздуха» уносило множество жертв. Это породило в ряде стран стремление создать такие самолёты, которые обладали бы «автоматической устойчивостью». Идеалом мыслился самолёт, не теряющий «равновесия», как бы плохо им ни управлял пилот.
Малый опыт не давал данных для доказательства ошибочной предвзятости таких попыток. «Автоматически устойчивый» самолёт, если бы его удалось создать, лишь препятствовал бы летчику выполнять в воздухе необходимые эволюции, связывал бы его движения.
Примечание : Проблема достижения автоматической устойчивости разрешена лишь сравнительно недавно созданием гироскопических «автопилотов». Но их назначение иное, чем это мыслилось на заре авиации: давать отдых лётчику в дальнем перелёте по установленному курсу или в плохих метеорологических условиях. При необходимости же выполнить какой-либо маневр лётчик может в любую минуту выключить автопилот и взять управление в свои руки.
Находясь в плену этой ложной идеи, многие учёные и лучшие конструкторы всего мира упорно, но безуспешно трудились над всевозможными «автоматическими стабилизаторами» маятниковыми, гироскопическими и прочими.
Правительственные органы назначали за изобретение такого стабилизатора крупные денежные премии, проводили международные конкурсы и… не получали никаких результатов.
На долю Петра Николаевича Нестерова выпало опровергнуть эти, казалось, столь твёрдо установившиеся взгляды.
Ещё проходя обучение в Гатчинской авиационной школе, Нестеров начал пропагандировать, а впоследствии возглавил новое течение. По его высказываниям безопасность полёта следовало обеспечивать не бездушными автоматами, а умением лётчика правильно управлять самолётом и созданием типа самолёта, который полностью подчинялся бы воле летчика.
Этого он добивался, отрабатывая приёмы пилотирования и трудясь над проектом самолёта.
Идеи Нестерова долгое время вызывали к себе резко отрицательное, а несколько позже — молчаливо-скептическое отношение. И лишь когда Пётр Николаевич, став летчиком, безукоризненными полётами начал практически доказывать правильность своих приёмов пилотирования, у него быстро появились последователи. Первыми из них были лётчики XI корпусного авиационного отряда. По примеру командира они отлично выполняли виражи, то-есть крутые повороты с глубокими кренами.
В разработке новых приёмов пилотирования Пётр Николаевич сочетал теоретические представления с практической проверкой. Так было, например, с освоением виражей. Начав со сравнительно неглубоких, он постепенно увеличивал их крутизну. Предварительно обдумывал: какие явления произойдут при развороте на задаваемом им самому себе радиусе, какую при этом нужно выдерживать скорость, чтобы самолёт не начал скользить на крыло, каков должен быть угол крена, чтобы самолет не заносило во внешнюю сторону поворота. В полёте же Нестеров практически определял, каковы при данном вираже должны быть отклонения рычагов управления и координация движений ручным рычагом и ножными педалями.
Пришлось Петру Николаевичу преодолеть и ряд трудностей. Физико-математический расчёт радиуса поворота, равно как и потребной для этого скорости, не был особенно сложным. Но значительно хуже обстояло с практическим определением важнейшего фактора: достигнута ли самолётом необходимая скорость? Ведь никаких приборов, показывающих скорость, на самолётах ещё не имелось.
Единственным «прибором» тогда был прозрачный стеклянный стаканчик, позволявший убеждаться в правильном пульсировании масла в моторе. Позже появился счётчик оборотов мотора, и ещё позже — компас. Показатели скорости полёта появились в 1916-1917 годах.
Соответствие скорости крутизне поворота приходилось определять так: если на вираже ветер начинал задувать в лицо лётчику сбоку, с внутренней стороны поворота, то это значило, что скорость мала и самолет начинает скользить на крыло. Если же задувание начиналось с внешней стороны — скорость была большей, чем нужно, и самолет описывал поворот с заносом. Чтобы ликвидировать скольжение, следовало увеличить обороты мотора и крутизну поворота; чтобы прекратить занос — уменьшить обороты мотора или увеличить крен. Но при увеличении крена радиус поворота становился меньше заданного для данного опыта. Моторы же «Гном» управлялись единственным краником на бензопроводе и не позволяли изменять количество оборотов в значительных пределах . Во всём этом нужно было как следует разобраться, и путём повседневной тренировки Нестеров преодолевал одно затруднение за другим.
Открыв явление перемены роли рулей при кренах, превышающих 45 градусов, Пётр Николаевич немедленно обучил летчиков отряда выполнять при таких кренах развороты в горизонтальной плоскости с помощью руля высоты. Летая сам, Нестеров продолжал всё более и более увеличивать глубину крена. В конце концов он довел её до 85 градусов, то-есть когда по отношению к горизонту крылья принимали почти вертикальное положение (ныне поворот с таким большим креном называется «вертикальный вираж»). Но и в этом, как многим казалось, «противоестественном» положении самолёт всё-таки не скользил на крыло и не падал. При точно выдержанных радиусе виража, крене и правильно рассчитанной скорости давление воздуха на нижние поверхности крыльев было даже несколько больше, чем в обычном горизонтальном полёте. Лётчик ощущал это потому, что его как бы вдавливало в сиденье центробежной силой.
И чтобы окончательно завершить свою систему пилотирования, Нестеров решил осуществить давно задуманную им «мёртвую петлю» и начал готовиться к её выполнению.
Необходимо было определить тот предельный радиус поворота в вертикальной плоскости, при котором центробежная сила сохранилась бы настолько, чтобы и в положении вниз головой всё же прижимать лётчика к сиденью кабины. Предварительные расчёты показали, что радиус такого поворота не должен превышать 23 метров. Но никто не знал, каков вообще минимальный радиус поворота «Ньюпора». До сих пор самым крутым поворотом был уже практиковавшийся Нестеровым вертикальный вираж в горизонтальной плоскости, но теперь требовалось описать полный круг в вертикальной плоскости. Нужно было измерить, каким будет не радиус, а полный диаметр такого круга.
Нестеров придумал очень простой способ. На аэродроме, на расстоянии 45 метров один от другого, были установлены два пилона, то-есть легкие деревянные решетчатые вышки, которые легко упали бы, если бы самолет за них зацепил. И при очередном полёте Нестерову удалось «вписать» круг между пилонами. Так он убедился, что подобное можно сделать и в вертикальной плоскости: ведь все явления, испытываемые в воздухе самолётом, были бы при этом совершенно такими же. Подготовка к петле была в основном закончена.
Как раз в эти дни во Франции летчик-испытатель фирмы «Блерио», Адольф Негу, испытывал парашют системы Боннэ. Негу решил не брать на борт второго пилота, чтобы не было двух смертей вместо одной, если парашют, выдергивая летчика из кабины, сам запутается в хвостовом оперении и лишит самолёт управляемости.
Благополучно спускаясь на нормально раскрывшемся парашюте, Пегу увидел, что его никем не управляемый самолет с выключенным мотором не только не падает камнем на землю, а продолжает лететь, иногда перевертываясь кверху колёсами, а потом опять выравниваясь. Это неоднократно повторилось, и по счастливому совпадению последний раз самолёт выпрямился у самой земли, так что при приземлении не разбился, а потерпел лишь пустяковые поломки.
Пегу сразу сообразил, что если всё кончилось так благополучно с неуправляемым самолётом, то то-же самое, то-есть перевёрнуться вниз головой, а потом выровняться в нормальное положение, можно и находясь в самолёте и управляя им.
Позже Пегу рассказывал, что когда он поделился этой идеей с конструктором самолёта — Луи Блерио, тот даже весь покраснел от возмущения и закричал на лётчика: «Да вы с ума сошли!» Но отважный Пегу, бывший до прихода в авиацию лихим кавалеристом, показывавшим на коне чудеса эквилибристики, так настаивал, что, наконец, Блерио сдался. Он внёс в самолёт некоторые изменения. Переставил крылья под меньшим углом к встречному потоку воздуха и усилил верхние поддерживающие растяжки, чтобы крылья не сломались, когда в перевёрнутом положении воздух будет давить уже не на нижнюю, а на верхнюю их поверхность.
Примечание : Луи Блерио (1872-1936) был одним из первых и наиболее талантливых французских авиационных конструкторов и лётчиков. В 1909 году он прославился первым перелётом из Франции в Англию через пролив Ла-Манш. Позже его деятельность была задавлена конкуренцией более крупных промышленников. Незадолго до смерти Блерио прислал письмо своему бывшему ученику — одному из старейших наших лётчиков Борису Илиодоровичу Россинскому (1884-1977) — с просьбой похлопотать о разрешении ему переселиться в СССР, но, не дождавшись результатов хлопот, скончался разорённым и отстранённым от авиации, которой отдал всю свою жизнь.
Когда переделки были выполнены, 2 сентября 1913 года (по новому стилю) Адольф Пегу, крепко привязавшись к самолёту поясным и плечевыми ремнями, взлетел и набрал высоту. Переведя самолёт в отвесное пикирование (вниз носом) и продолжая отжимать руль высоты от себя, он перевернул самолёт вверх колесами и повис на ремнях вниз головой. Затем Пегу стал тянуть рычаг руля высоты на себя. Этим он снова перевёл самолёт в отвесное падение и продолжал удерживать руль в таком положении до тех пор, пока самолёт не вышел в нормальный горизонтальный полёт. Таким образом, в воздухе — сверху вниз — была проделана фигура в виде латинской буквы S.
Это было совсем не похоже на задуманное Нестеровым для доказательства его теории, что «в воздухе везде опора». Это был, правда, полёт вниз головой, но при нём опора как раз ускользала из-под крыльев самолёта и крылья испытывали давление уже не снизу, а сверху. Нестерову хотелось поскорее довести до конца свои замыслы.
XI авиационный отряд как раз получил с московского завода «Дукс» новенький «Ньюпор» с семидесятисильным мотором «Гном». Совершить петлю на нём было надежнее, чем на изношенном самолёте с мотором всего в 50 сил.
Собрав и отрегулировав самолёт, Пётр Николаевич сделал несколько пробных полётов, чтобы вполне с ним освоиться. Это требовалось потому, что в условиях полукустарного производства того времени каждый экземпляр самолёта, хотя бы одного и того же типа, имел свои собственные «повадки».
Но вот все приготовления закончены, и в 6 часов 10 минут вечера, ставшего в авиации историческим, 27 августа (9 сентября по новому стилю) 1913 года Пётр Николаевич Нестеров поднялся над Сырецким военным аэродромом Киева и стал набирать высоту.
Хотя Пётр Николаевич писал, что никого не предупредил, что он будет делать петлю именно в этом полёте, но летчики знали о его намерении выполнить её в самое ближайшее время. Да и присутствовавший на аэродроме будущий наблюдатель Нестерова на манёврах 1912 года, поручик Е.Н. Крутень, утверждал, что всё-таки о петле было сказано. Перед полётом находившиеся вблизи от командира лётчики спорили о трюке Пегу, причём кто-то из них назвал его «мёртвой петлей». И тогда, как вспоминал Крутень, Нестеров вмешался в разговор и возразил: «Нет, петли Пегу не делал, — он сделал только полёт по форме французского S. Это не то, а вот настоящую петлю, может быть, сейчас увидите!»
Так или иначе, находившиеся на земле после взлёта Нестерова не спускали глаз с его «Ньюпора» хотя бы потому, что каждый полёт Петра Николаевича бывал поучительным.
И вот все увидели, как, набрав высоту около тысячи метров, Нестеров выключил мотор и перевёл самолёт в отвесное пикирование, а затем, снова включив мотор, взмыл крутой вертикальной дугой… Вот самолёт принял положение вертикально носом вверх… Вот он переворачивается кверху колёсами, и в бинокль становится видна свешивающаяся вниз голова лётчика… Вот, заканчивая петлю, самолёт снова пикирует и переходит с выключенным мотором в пологое планирование, снижаясь к ангарам красивым спиральным спуском…
Примечание : В настоящее время петли делаются иначе, чем её впервые выполнил П.Н. Нестеров: разгон перед петлёй производится не так круто, но на полном газу мотора, а не с выключенным мотором. Прочность современных самолётов позволяет не выключать мотора и на пикировании после петли, что даёт возможность делать любое количество петель подряд.
Так была совершена первая в мире «мёртвая петля», которая ныне всеми по праву именуется «петлёй Нестерова». В истории завоевания воздуха была открыта новая эра — эра высшего пилотажа. Именно петлёй Нестерова был открыт путь к тем многочисленным фигурам, которые выполняются в воздухе в наши дни и изучаются в лётных школах для полного овладения учениками воздушной стихией и при маневрировании в воздушных боях.
Подвиг П.Н. Нестерова был официально запротоколирован в 3-й авиационной роте (см. приложение 2 в конце статьи), и в тот же вечер в Петербург было отправлено официальное телеграфное донесение за подписями десяти свидетелей.
Вот текст этой телеграммы:
«Киев, 27 августа 1913 г. Сегодня в шесть часов вечера военный лётчик 3 авиационной роты поручик Нестеров, в присутствии офицеров, лётчиков, врача и посторонней публики, сделал на «Ньюпоре» на высоте 600 метров мёртвую петлю, т.е. описал полный круг в вертикальной плоскости, после чего спланировал к ангарам.
Военные лётчики: Есипов, Абашидзе, Макаров, Орлов, Яблонский, Какаев, Мальчевский, врач Морозов, офицеры Родин, Радкевич».
Среди лётчиков, подписавших телеграмму, Орлов был комиссаром Всероссийского аэроклуба в Киеве, то-есть имел право официально оформлять рекорды и другие выдающиеся события. Поэтому телеграмма, помимо донесения по военной линии, имела характер документа международного значения.
Когда эта телеграмма была получена в русской столице, петербургский корреспондент парижской газеты «Matin» тотчас телеграфировал об этом событии во Францию. На следующий же день одновременно с русскими газетами «Matin» дала о петле Нестерова первую информацию и немедленно попросила Нестерова написать для неё статью о том, как он совершил петлю, Эта статья, посланная также по телеграфу, была опубликована в Париже 12 сентября (по старому стилю 30 августа) 1913 г. В числе прочих её прочитал, конечно, и Адольф Пегу.
Основываясь на прочтённой им в «Matin» статье Нестерова, 21 сентября 1913 г., то-есть через 12 дней после петли, совершенной в Киеве, и через 9 дней после опубликования статьи Петра Николаевича в Париже, Адольф Пегу также выполнил петлю на своём специально усиленном «Блерио-ХI», а затем начал делать петли перед публикой чуть ли не каждый день.
Совершение Нестеровым петли, хотя и было сенсационным событием, но вызвало совершенно противоречивые отклики как в России, так и за границей.
Были, правда, и поздравления — от Всероссийского аэроклуба и другие (см. приложение 6 в конце статьи).
Но люди, сочувствовавшие Нестерову и оценившие его подвиг по достоинству, понимали, что ему ещё предстоит большая борьба. Так, один из петербургских лётчиков на следующий день после поздравления аэроклуба прислал Петру Николаевичу такую телеграмму:
«Петербурга 31 августа 1913 г. № 1520. Много будут стараться обесценить Ваш необычайный полёт, как старались дискредитировать мой полёт через Ай-Петри точка. Мужайтесь, дорогой товарищ. Смелым бог владеет».
Итак, русскому лётчику, совершившему беспримерный подвиг, нужно было «мужаться» для обороны от неизбежных злобных атак. И действительно, вокруг «мёртвой петли» разгорелась ожесточённая полемика, в которой голоса вдумчивых, понимавших суть дела людей в течение долгого времени тонули в массе безграмотных, нелепых, а иногда и явно враждебных выпадов.
Резко неблагоприятной была для Петра Николаевича первая же реакция высшего авиационного начальства.
Начальник воздухоплавательной части Российского генерального штаба генерал Шишкевич заявил в печати:
«Опыты военных лётчиков, подобные тому, который проделал Нестеров, бесполезны… Наше центральное управление отрицательно относится к подобным выступлениям военных лётчиков».
«В этом поступке больше акробатизма, чем здравого смысла… Он был на волосок от смерти и с этой стороны заслуживает порицания и даже наказания… Мне лично кажется справедливым, если Нестерова, поблагодарив за храбрость, посадят на 30 суток под арест».
Итак, царские горе-руководители договорились до того, чтобы арестовать русского лётчика за то самое, за что на все лады прославляли француза Пегу!
В газетах разгорелась полемика, проходившая под вопросом: «Акробатика или выдающийся успех?» И литераторы всех мастей, принимая позу знатока, судили и рядили: нужны ли петли? Зачем их делать? Какая может быть от них польза? Ответы обычно сводились к тому, что петли «практического смысла не имеют».
Казалось бы, что правильно оценить значение фигурных полётов могли бы летающие летчики-практики, но и в их среде признание пришло далеко не сразу. Так, одна из первых русских летчиц, ученица Фоккера — Любовь Голанчикова, изволила написать в одной из газет: «Посмотрите на Германию — там петель никто не делает…» А инструкторы и ученики Гатчинской авиационной школы отправили Нестерову, как своему бывшему питомцу, такое, с позволения сказать, поздравление:
«Приветствуем отважного товарища с мировым рекордом и убедительно просим не искушать судьбы вторично».
Пойдя на поводу у этого массового проявления косности, военное ведомство издало официальный приказ, запрещающий военным летчикам повторять петлю Нестерова .
Непонимание смысла и значения фигурных полётов ничуть не в меньшей степени, чем в России, господствовало и за границей. Например, глава самолётостроительной фирмы «Ньюпор», которой Нестеров невольно создал своей петлёй большую рекламу, вступил с Нестеровым в полемику, доказывая, что достижение безопасности полётов должно осуществляться не совершенствованием методов пилотирования, а созданием автоматически устойчивого самолёта. Через короткое время после опубликования этой статьи Ньюпор разбился насмерть при неправильном выполнении крутого виража…
Только конструктор Луи Блерио, наперекор всем, стал публично и в печати поддерживать идеи Нестерова и сейчас же внёс в свои самолёты ряд изменений, повышающих их прочность и управляемость.
Пётр Николаевич весьма болезненно воспринимал массовое непонимание великого значения для авиации произведённого им опыта. Поэтому он начал активно выступать и в печати и перед различными аудиториями с разъяснениями смысла своих работ.
Примечание : Первую статью П.Н. Нестерова о совершенной им петле, опубликованную в «Санкт-Петербургской газете» за 4 и 5 сентября 1913 года, см. приложение 4 в конце статьи.
Товарищам по Киевскому обществу воздухоплавания он так и сказал: «Мне пришлось сделать опыт вертикального поворота в воздухе, то-есть «мёртвую петлю», чтобы показать, что, побывав в воздухе в различных положениях, я имею право высказывать свои взгляды, так как теперь-то уж трудно усомниться в моём знании аэроплана и воздуха…»
Между тем последователи Нестерова и в первую очередь Блерио и Пегу, увлекшись, перегнули в другую сторону, утверждая, что лётчику, умеющему делать петли, вообще больше ничего не страшно.
Пётр Николаевич выступил и против этих самонадеянных высказываний. Понимая, что его никто не посмеет упрекнуть в трусости, он так заявил на собрании киевского отделения Русского технического общества:
«Пегу говорит, что хороший пилот на хорошем аэроплане, при хладнокровии может выйти из любого трудного положения. После этого можно подумать, что аэроплан уже давно дошел до совершенства и только пилотов не было с достаточным хладнокровием.
Я уже давно говорил обратное, но меня не слушали. Теперь я смело заявляю, что чем больше я летаю, тем больше прихожу к заключению, что наши аппараты далеко не безопасны, что можно попасть в такие положения, из которых лётчик может выйти невредимым только благодаря счастливому случаю.
Я боюсь летать только потому, что мне иногда не хватает вполне определённых органов управления, из-за чего в некоторых положениях я не смогу справиться с аппаратом. Петлёй разрешены ещё не все проблемы… например, при потере скорости может наступить непоправимая пока потеря управляемости…» (очень важно, что П.Н. Нестеров, очевидно, сделав соответствующие расчеты, понял, что «Ньюпор-IV» не способен выйти из штопора, часто наступающего именно при потере скорости в воздухе).
Вместе с тем Петр Николаевич позаботился и о том, чтобы значение петли как серьёзного вклада в развитие авиации было официально признано каким-либо авторитетным научным органом, чтобы первенство в совершении петли нашей родины было надлежащим образом зафиксировано.
Это оказалось необходимым потому, что промежуток времени между петлёй Нестерова и повторением её Пегу был невелик. В головах читателей происходила путаница при сопоставлении дат, приводившихся в разных органах печати и по старому — русскому и по новому — западноевропейскому стилям. Это, а также последующее явное жульничество некоторых иностранных литераторов повело к тому, что в зарубежных газетах первенство в совершении петли стали отдавать Адольфу Пегу . В силу же господствовавшего в царской России низкопоклонства перед всем заграничным подлог воспроизвели и многие русские газеты, писавшие, что Нестеров якобы лишь «повторил головоломный трюк французского авиатора».
По докладу П.Н. Нестерова в Научно-техническом комитете Киевского общества воздухоплавания был составлен документ, озаглавленный «Отзыв Научно-технического комитета Киевского общества воздухоплавания о значении для авиации «мёртвой — петли», совершенной 27 августа 1913 года на Сырецком военном аэродроме действительным членом КОВ военным летчиком П.Н. Нестеровым» (текст отзыва – см. приложение 3 в конце статьи).
Прения по докладу Петра Николаевича вылились в бурное его чествование, и тут же Нестерову была вручена специально отчеканенная золотая медаль с изображением перевёрнутого самолёта и надписью: «За первое в мире удачное решение, с риском для жизни, вопроса об управлении аэропланами при вертикальных кренах » (см. приложение 5 в конце статьи).
Выступая с заключительным словом и поблагодарив присутствовавших за оказанное ему внимание и награждение, Пётр Николаевич сказал:
«|Я думаю, что моя работа ещё впереди. Это постройка аэроплана с особым способом управления, близким к птичьему. Я думаю, что, имея эту высокую награду, я остаюсь в долгу перед Киевским обществом воздухоплавания. Прошу верить, что этот долг перед Обществом я выполню с честью».
Копии этого отзыва были разосланы во многие инстанции. Один экземпляр попал и в Московское общество воздухоплавания — отцу русской авиации профессору Николаю Егоровичу Жуковскому. Великий ученый всецело поддержал П.Н. Нестерова и всегда указывал, что значение фигурных полетов «важно тем, что делает лётчика, их изучившего, полным хозяином движения аэроплана в воздухе». Для официального же установления первенства нашей страны в совершении петли Киевское общество воздухоплавания отправило в редакции всех крупных газет такое письмо:
«ИСТОРИЯ МЁРТВОЙ ПЕТЛИ»
(Письмо в редакцию)
М. г. г. Редактор!
Киевское общество воздухоплавания имеет честь просить Вас поместить в вашей уважаемой газете следующее. Ввиду появившихся в русской печати статей, заметок и телеграмм, которые, упоминая о Пегу, приписывают последнему честь совершения первого в мире полёта на аэроплане по замкнутой кривой в вертикальной плоскости, так называемой «мёртвой петли», Совет Киевского общества воздухоплавания в заседании своём от 13 мая 1914 года постановил огласить, на основании справки Научно-Технического Комитета, следующие сведения о полётах Пегу в августе и сентябре 1913 года (в скобках обозначены числа по новому стилю).
6-го (19-го) августа 1913 года в Бюке Пегу испытывал парашют Боннэ. Поднявшись на высоту около 250 метров, Пегу вместе с парашютом выпрыгнул из аэроплана и благополучно спустился на землю.
20-го августа (2 сентября) 1913 года Пегу на аэродроме Блерио в Бюке на моноплане «Блерио-Гном» 50 НР описал в воздухе гигантскую кривую, напоминающую французскую букву S в течение 45 секунд. При этом опыте лётчик некоторое время летел вниз головой.
8-го сентября (21-го) 1913 года Пегу во время публичных полётов в Бюке впервые совершил полёт по замкнутой кривой в вертикальной плоскости. А затем 13, 20, 22 и 25 сентября 1913 года Пегу проделывает ряд мёртвых петель, последовательно увеличивая их количество. Эти даты легко проверить в специальных органах по воздухоплаванию.
Официально запротоколированная мёртвая петля П.Н. Нестерова совершена в Киеве 27 августа (9 сентября) 1913 года. Отсюда ясно, что первенство в совершении этого опыта неоспоримо принадлежит военному лётчику штабс-капитану П.Н. Нестерову…
Намеренное умалчивание об этих исторических датах особенно характерно для французской печати и служит лучшим доказательством того, что в руках последней не имеется официального документа для подтверждения первенства Пегу.
Просим другие газеты перепечатать это письмо».
Первенство нашей родины в совершении петли было официально отмечено в ежегодно выпускавшемся справочнике Всероссийского аэроклуба, в выпуске на 1914 год.
Статья Нестерова, энергичные действия (Киевского общества воздухоплавания и поддержка профессора Н.Е. Жуковского мало-помалу привели к тому, что начал наступать некоторый перелом в отношении к фигурным полётам.
Тон порицаний Нестерова значительно снизился, а затем они исчезли совершенно, но запрещение военным лётчикам повторять петли еще долго оставалось в силе.
За месяцы, истекшие с первой петли Нестерова до начала мировой войны 1914 года, количество «петлистов» — гражданских лётчиков — в русской авиации перевалило за десяток. Лучшие инструкторы в некоторых авиационных школах, пока ещё неофициально, стали обучать выполнению петель своих учеников. Постепенно и военное начальство стало признавать, что «в будущем фигурные полёты, очевидно, войдут в программы обучения», но робко ссылалось, что якобы «современные аэропланы считаются не вполне безопасными для совершения на них петель».
Сам же Пётр Николаевич, стремясь всегда служить примером для других, не мог нарушить запрет. Да он и был в то время занят многими другими важными делами. Однако он отлично сознавал, что сделанной им единственной петли совершенно недостаточно для выяснения многих волновавших его вопросов. Поэтому он подал рапорт, в котором слово «петля» не фигурировало, но испрашивалось разрешение продолжать производить опыты по совершенствованию способов пилотирования аэропланов.
В этот период, если Нестерова спрашивали, когда он будет ещё делать петли, он только отшучивался.
«Когда птицы, — говорил он, — предпринимают дальний полёт, они не резвятся, летят стройно. Но часто можно видеть, как птицы в часы отдыха играют в воздухе, — они его знают. Так и я: когда предпринимаю большой дальний перелёт, мне и в голову не приходит делать в воздухе виражи. Я лечу прямо к цели, экономя движения. Когда же я летаю над аэродромом, у меня иногда появляется желание веселиться в воздухе…»
И вот в одном из полётов, предпринятых для «отдыха», Нестеров 31 марта 1914 года, опять-таки никому об этом не говоря заранее, сделал свою вторую петлю. Но эта петля отнюдь не была простым повторением первой.
Как всегда, Пётр Николаевич использовал почти каждый свой полёт, чтобы сделать какой-нибудь новый эксперимент, чтобы проверить ту или иную свою идею или расчёт. Так было и теперь: если первую петлю он совершил на минимально возможном для «Ньюпора» радиусе, то на второй петле он решил проверить рассчитанный им максимальный радиус, при котором ещё сохранялась бы центробежная сила и самолёт оставался бы управляемым.
Набрав большую высоту — 3500 метров, чтобы был запас для исправления положения в случае неудачи, Пётр Николаевич сделал такую петлю, что на её вершине скорость и центробежная сила почти полностью иссякли. «Ньюпор» в перевёрнутом положении «завис» в воздухе, и летчик повис в кабине на ремнях. Расчёт был, однако, столь точен, что резкого подтягивания руля высоты на себя оказалось достаточно, чтобы самолет всё же перевалился на нос и нормально замкнул петлю.
В мае 1914 года в Москву прибыл Адольф Пегу, совершавший гастрольную поездку по всей Европе.
Пётр Николаевич специально приехал в Москву, чтобы посмотреть на полёты французского «короля воздуха», как Пегу окрестила печать. Уверенный в своем искусстве, Нестеров считал полезным лично ознакомиться и с мастерством иностранного коллеги по авиации.
И вот вечером 14 мая 1914 года, когда в большой аудитории Политехнического музея под председательством Н.Е. Жуковского происходило чествование Пегу, сделавшего доклад о своих фигурных полётах, кем-то была подана в президиум записка, что в зале среди слушателей находится и П.Н. Нестеров.
Николай Егорович Жуковский немедленно пригласил Петра Николаевича занять место в президиуме, а Пегу, со свойственной французам экспансивностью, сбежал с трибуны и под гром аплодисментов буквально притащил Нестерова на место, которое за минуту занимал сам.
«Я считаю, — воскликнул Пегу, — недостойным выступать с докладом о «мёртвой петле» в то время, как здесь присутствует её автор. Ему должно принадлежать почётное слово!»
Взойдя на трибуну, Петр Николаевич кратко описал все свои работы по созданию новых приёмов пилотирования, вплоть до совершения петли. Рассказал он и о том, как сделал вторую свою петлю. Говоря о ней, он подчеркнул:
«Я благодаря малой скорости чуть не выпал из машины, но вовремя, благодаря тому, что не потерялся, потянул рычаг на себя и этим углубил поворот и спуск…»
Примечание : Некоторые литераторы, мало, знакомые с авиацией, писали, что это якобы была не петля, а другая фигура, всюду именуемая «иммельман», причём даже переименовали её в «полупетлю Нестерова». Между тем иммельман — фигура, требующая повышенной мощности и скорости. Выполнить её на «Ньюпоре», да ещё при потере скорости, было вообще невозможно. Приводимые подробности доказывают, что приписывание Нестерову этой фигуры — несостоятельная выдумка.
По окончании выступления Нестерова публика устроила ему бурную овацию, в которой принял участие и Пегу, громко кричавший: «Браво, браво, Нестерофф!»
Кроме того, и в одной из своих газетных статей Пегу честно написал, что решился сделать петлю лишь после того, как прочитал о петле Нестерова.
Выступления Пегу заставили иностранную печать прекратить оспаривание русского приоритета в совершении петли.
После отъезда Пегу из Москвы в Московской авиационной школе состоялось собрание с участием Нестерова, который прочёл доклад о своих опытах и проанализировал достоинства и недостатки полётов Пегу.
Публичное признание Пегу первенства Нестерова сослужило Петру Николаевичу хорошую службу и в России. Его положение стало совершенно исключительным. Те, кто ещё недавно его порицал, стали перед ним заискивать. Ему разрешается работать над всеми вопросами, которые он сочтёт важными. Заводу «Дукс» даётся распоряжение построить за казённый счёт самолёт Нестерова — мечта его жизни приближается к исполнению! Таково было преимущество стать знаменитым.
Перед Петром Николаевичем наконец-то открылись широкие перспективы, о которых ранее он не мог и мечтать.
Пётр Николаевич Нестеров. Художник — Валерий Владимирович Медведев
Приложение 1
Основные даты жизни и деятельности Н.И. Нестерова
(даты даны по старому стилю)
1897-1904 — учился в Нижегородском кадетском корпусе.
1904-1906 — учился в Михайловском артиллерийском училище.
1906-1909 — служил в 9-й Восточно-Сибирской стрелковой артиллерийской бригаде (г. Владивосток).
1909-1910 — прикомандирован к воздухоплавательной роте (близ г. Владивостока).
1911, июнь — август — строит в Нижнем Новгороде совместно с П.П. Соколовым планер, летает на нём и приступает к разработке проекта самолёта.
1913, апрель 26 — вступает в должность и.о. начальника XI корпусного авиационного отряда в Киеве.
1913, июль 2-20 — проводит на киевском артполигоне опыты по совместной работе самолёта с артиллерией.
1913, август 10-11 — совершает первый в истории авиации групповой перелёт Киев — Остёр — Нежин — Киев.
1913, сентябрь 6-19 — участвует в манёврах войск Киевского военного округа, дав наилучшие показатели.
1914, май 13 – совет Киевского общества воздухоплавания оглашает справку, устанавливающую приоритет Нестерова в совершении петли.
1914, май 14 – выступает в Большой аудитории Политехнического музея в Москве с докладом о совершонной им петле. На этом же заседании А. Пегу публично признаёт первенство Нестерова.
1914,июль 28 – совершает первый в истории войн воздушный бой-таран, вкотором, сбив самолёт противника, сам героически погибает (Галиция, с. Воля-Высоцка, близ Львова).
Приложение 2
Протокол
27 августа 1913 г., в шесть часов десять минут вечера поручик Нестеров, поднявшись на ньюпоре на высоту 1000 метров, остановив мотор, начал планировать почти вертикально вниз. На высоте 600-800 метров от поверхности земли лётчик включил мотор, выровнял рулём глубины аэроплан, поставил его носом кверху, повернул на спину и, опять переведя в вертикальное положение носом вниз и замкнув таким образом кривую в вертикальной плоскости, выключил мотор и нормальным планирующим спуском аттерировал на стартовой площадке того же Сырецкого военного аэродрома. Весь поворот в вертикальной плоскости проведён без перегибов плавной кривой в течение 6-8 секунд.
Командир 3-й авиационной роты подполковник Боресков
Спортивный комиссар ИВАК (Императорский Всероссийский аэроклуб) при Киевском Обществе Воздухоплавания, военный лётчик штабс-капитан Орлов
Военный лётчик поручик Есипов
Приложение 3
Отзыв научно-технического комитета Киевского Общества Воздухоплавания о значении для авиации «мёртвой петли», совершенной 27 августа 1913 года на Сырецком военном аэродроме действительным членом КОВ военным лётчиком П.Н. Нестеровым
Современный аэроплан далёк от того совершенства, чтобы на нём можно было летать при всяких атмосферных условиях, и не заключает в своей конструкции достаточно надёжных средств для сохранения устойчивости. Поэтому во время полёта большую роль играет точное знание приёмов пилотажа и уверенность лётчика в возможности управлять аэропланом при всяких положениях последнего в воздухе. Такая уверенность возможна только в том случае, когда авиатор имеет в руках хорошо испытанные приёмы управления. До полёта же г. Нестерова 27 августа 1913 года вопрос об управлении аэропланом при вертикальных положениях носом кверху оставался открытым; многие даже сомневались в возможности решения его.
Естественно, что, оказавшись в этом положении, лётчики теряли самообладание и были вследствие этого заранее обречены на гибель.
«Мёртвая петля» г. Нестерова доказала, что из большинства опасных положений аэроплана в воздухе можно выйти благополучно, при достаточном хладнокровии и умении. Предоставляя в распоряжение лётчиков удачно испытанные приёмы управления аэропланом при вертикальных кренах, произведённый опыт способствовал значительному усовершенствованию приёмов пилотажа, одного из надёжнейших средств достижения наибольшей безопасности полёта при современных условиях авиации.
Совершение этого опасного опыта требовало многочисленных подготовительных полётов и основательного знакомства с теорией. Удачный исход его доказывает, что лётчиком заранее были теоретически изучены и рассчитаны на основании данных, добытых при предварительных полётах, все движения рулями в каждый момент перемещения аэроплана по кривой в вертикальной плоскости.
Совершенный при таких обстоятельствах, этот опыт имеет громадное практическое значение и является ценным вкладом в науку.
Председатель генерал-майор Вербицкий
Секретарь Научно-технического комитета, пилот-авиатор И. Родзевич
Приложение 4
Как я совершил мёртвую петлю
(Статья П.Н. Нестерова, опубликованная в «С.-Петербургской газете» от 4 и 5 сентября 1913 г.)
Прежде всего приношу вам свою благодарность за заметку в вашей газете о моём полёте. Она, кажется, единственная, которая близка к истине, так как вами был выбран совершенно правильно источник для освещения события, а именно — один из моих товарищей, которые хорошо знают меня и, конечно, только они могли правильно объяснить мои побуждения.
Постараюсь теперь сам изложить вам свои побуждения и впечатления от своего полёта.
Петлю свою я действительно задумал совершить очень давно для доказательства своих принципов управления аппаратом, в корне расходящихся с господствующими взглядами.
Ввиду сильных нападок и неправильных, временами прямо-таки оскорбительных для меня объяснений и сравнений, прочитанных мною в разных газетах, мне не придётся в своём описании быть «скромным», как написано у вас, — мне нужно, наконец, высказаться!
Начал я свою авиационную деятельность в 1910 году, после того, как первый раз увидел полёт одного из наших известных авиаторов.
Авиатор летал на фармане, делая поворот совершенно без кренов. Каждый поворот аэроплана заставлял сжиматься моё сердце: я боялся, что аэроплан опрокинется в наружу кривой.
Каждый день мы можем наблюдать, как летают птицы, видим все их эволюции в воздухе: повороты, взлёты, спуски и т.д.
Казалось бы, летая, нужно брать пример с них — природных летунов, а что же я увидел?
Летательный прибор, управляемый рулями-плавниками (которых ни одна птица не имеет!), двигается в воздухе, как будто в нём не действуют законы инерции или центробежных сил.
С этого дня я начал серьёзно изучать авиацию, вечерами по книгам, а днём — наблюдая за полётами птиц.
Прежде всего я теоретическим путем доказал себе, что поворот на аэроплане должен быть непременно с соответствующим креном, т.е. наклоном внутреннего к повороту крыла вниз, и что, как бы с другой стороны ни был велик крен аппарата, он не опасен, если угол крена соответствует крутизне поворота.
Затем я начал разбираться в принципе управления аппаратом и прежде всего задал себе вопрос: откуда заимствованы эти специфические рули?
Оказывается, это самый примитивный способ управления движением, прежде всего появившийся в культуре человека, а именно: рулями пользовались при первых средствах передвижения, т.е. на плотах, потом на лодках и пароходах… вообще на воде.
Но ведь этот способ и на воде далеко не совершенен, так как рыба пользуется более совершенным способом, а именно — изгибанием своего тела с соответствующими эволюциями хвоста, ничего общего с рулями не имеющего.
Пароходу или лодке нельзя изогнуть корпус, потому его ломают под углом, т.е. ставят руль, но если у парохода сделать киль, который мог бы изгибаться, пароход был бы в несколько раз поворотливее.
Но если этот способ на воде является ещё более или менее рациональным, то в воздухе он просто не годится и может разве остаться только в применении к воздушным кораблям, т.е. управляемым аэростатам.
Примечание : Современные взгляды не подтверждают этих выводов П.Н. Нестерова: в области техники нет нужды всегда следовать природным образцам; современная, стандартизовавшаяся система рулей самолётов доказала свою достаточную эффективность, при наибольшей простоте управления ими.
Придя к последнему заключению, я начал проектировать свой аэроплан…
Имея несчастье сделаться изобретателем без средств, я должен был обращаться за помощью в военное ведомство.
В 1912 г. я защищал свой проект и докладывал свои принципы управления аппаратом воздухоплавательному комитету. Против теории управления мне ничего не могли возразить, так как она была ясна, но я проповедывал крены, которые считались тогда опасными, и это всех привело в сомнение, возможно ли практическое применение моей теории?.. Я тогда ещё не летал на аэроплане, имея только несколько удачных полётов на планерах, у которых действительно рулей нет, и управляются они только креном, но, конечно, эти полёты не могли убедить комитет, в котором присутствовали уже летающие на аэропланах.
Денег мне не дали, а походатайствовали о назначении в авиационный отдел для обучения полётам, предсказывая мне, что я переменю свои взгляды, когда научусь летать.
В июле прошлого года я начал учиться. 12 сентября вылетел самостоятельно, и хотя нет ещё году, как я летаю, всё же я успел за это время достаточно полетать и не только не изменил своих взглядов, но доказал рядом своих полётов правильность их на практике.
Раньше я думал, что при управлении аппаратом так, как раньше учили и как ещё в некоторых школах и посейчас учат, можно всё-таки скромно летать на аэродроме, но теперь, испытав разнообразные положения аппарата, в которые он может быть поставлен порывом ветра и за которым следует скольжение на хвост или крыло, — я вижу, что большинство аварий, о которых приходится читать ежедневно в газетах, происходит от неправильных манёвров летчика. Но… так его учили…
У нас требуют непременно «инстинктивного» управления. Вот это-то «инстинктивное» управление и послужило причиной гибели многих товарищей и коллег по авиации.
Приведу несколько примеров. Если аппарат скользнет на крыло, то обыкновенно делают инстинктивное движение ручкой руля направления в противоположную сторону *, результатом чего получается задирание аппарата и еще большее скольжение на крыло и на хвост. Если высота мала — тут и катастрофа.
Примечание : Здесь П.Н. Нестеров говорит, исходя из системы управления «Ньюпоров», у которых руль направления поворачивается не ножными педалями, как на всех современных самолетах, а отклонениями в стороны ручного рычага — «ручки», как его называют летчики.
Мною доказано, что в случаях скольжения необходимо против инстинкта повернуть аппарат в сторону скольжения, чтобы последнее перешло в планирование.
Перед препятствием нужно круто повернуть; поворот без крена невозможен; лётчик «инстинктивно» побоится сделать большой крен и налетит на препятствие.
При повороте некоторые лётчики не допускают даже мысли брать ручку на подъём, а у нас в роте уже почти все товарищи делают повороты рулём глубины.
Иногда приходится планировать на очень маленькую площадку, что возможно при очень крутом повороте, т.е. при большом крене, и беря на себя руль глубины. А между тем при планировании каждому «инстинктивно» кажется, что руль глубины должен быть на снижение.
И много ещё разных положений можно найти, когда «инстинктивное» движение может погубить лётчика.
Вот для доказательства своих взглядов я и проделывал, как некоторые называют, опасные фокусы или «трюки», как виражи с креном до 85°, пологие планирующие спуски, при которых останавливался винт на ньюпоре, заставлял аппарат скользить на крыло или на хвост и выравнивал его, чтобы быть готовым ко всему, и, наконец, для окончательного доказательства, как пример поворота аэроплана одним только рулём глубины, я сделал поворот в вертикальной плоскости, т.е. мёртвую петлю.
Примечание : Нестеров именует «скольжением на хвост» не то, что под этим понимается ныне. На «Ньюпоре- IV » его и нельзя было выполнять. По свидетельству служившего вместе с Нестеровым в Киеве летчика К.Ф. Капустян, Пётр Николаевич действительно делал скольжения на крыло, а также парашютирования, когда при уменьшенной до предела скорости самолет с несколько задранным кверху носом как бы проваливался в воздухе. При настоящем же скольжении на хвост самолет именно падает задом на хвост.
Благодаря подобным опытам мне не страшно никакое положение аппарата в воздухе, а мои товарищи теперь знают, что нужно сделать в том или ином случае.
Мёртвая петля кажется только с первого взгляда страшной, но если сделать хоть приблизительный расчёт, то станет ясным, что поворот в вертикальной плоскости возможен.
Свой опыт я не производил до сего времени только потому, что сначала ещё не выяснил всех положений, в которых я мог бы очутиться в случае упадка духа во время исполнения; а затем я ожидал мой новый аппарат, который я мог бы по-своему урегулировать.
Получив недавно аппарат «Ньюпор» сборки завода «Дукс» и сделав на нём не более 10 часов, я решился, наконец, выполнить свою мечту.
О своём полёте я никого не предупредил, хотя все знали, что я вообще собираюсь его сделать.
27 августа вечером, привязавшись предварительно ремнём (тропом) к сиденью, я поднялся на высоту 1000 метров, с которой решил планировать. Когда я последний раз посмотрел на анероид (прибор для определения высоты в виде часов), мне пришло в голову, что в случае неправильного поворота этот приборчик должен будет выпасть из кармана куртки, когда я буду лететь вверх ногами. Но… я решил «рискнуть» им для большей убедительности.
Примечание : В то время не было приборных досок, на которых все приборы смонтированы перед глазами лётчика. Поэтому высотомер приходилось или класть в карман, или привязывать ремешком к ноге, выше колена.
Вот, собственно говоря, всё, чем я рискнул, т.е. на 13 руб. 50 коп. казённым имуществом.
Было жутко только решиться, а как только я закрыл бензин, чтобы перейти на планирование, мне сразу стало легко, и я занялся своей работой.
Наклонив «Ньюпор» почти вертикально, я начал планировать, следя за высотой, чтобы иметь запас высоты на случай неудачи.
Примечание : Вертикальное планирование ныне именуется «пикирование».
Примерно на 600 метрах я начал выравнивать аппарат и, когда он начал переходить горизонт, открыл бензин.
Примечание : В полёте горизонт всегда кажется находящимся на уровне глаз лётчика. При планировании самолёт наклонён носом вниз, и горизонт как бы поднимается выше. При отвесном пикировании горизонта не видно вовсе: весь кругозор летчика занимает земля. Когда Нестеров стал выравнивать самолет, горизонт опять появился, и нос самолёта стал «переходить» его. После того как самолёт задрался носом вверх, горизонт ушёл вниз, и перед глазами лётчика осталось только одно небо. На вершине петли, если откинуть голову, кажется, что земля находится над головой.
Мотор очень хорошо заработал, аппарат полез в небо и начал ложиться на спину.
Моя левая рука всё время находилась на бензиновом кране, чтобы точнее регулировать работу мотора, хотя мне очень хотелось рукой опереться, как при спуске, о кожух. Одно мгновение мне показалось, что я слишком долго не вижу земли, но… чуть больше потянул за ручку и увидел землю. Закрыл бензин опять и, выровняв аппарат, начал планировать к ангарам. За всё время этого 10-секундного полёта я чувствовал себя так же, как и при горизонтальном повороте с креном градусов в 70-80, т.е. ощущал телом поворот аэроплана, как, например, лёжа в поезде, чувствуешь телом поворот вагона.
Я очень малокровный: стоит мне немного поработать согнувшись в кабинке «Ньюпора», и в результате от прилива крови сильное головокружение. Здесь же я сидел несколько мгновений вниз головой и прилива крови к голове не чувствовал, стремления отделиться от сиденья тоже не было и ноги давили на педали, Мой анероид не выпал из кармана куртки, и инструменты в открытых ящиках остались на своих местах *. Бензин и масло также удерживались центробежной силой на дне бака, т.е. вверху, и нормально подавались в мотор, который великолепно работал всю верхнюю половину петли.
Примечание : Не зная о намерении Нестерова совершить петлю, механик оставил в самолёте незакрытый ящик с инструментами.
В общем всё это доказывает, что аэроплан сделал обыкновенный поворот, только в вертикальной плоскости, так как всё время существовало динамическое равновесие.
С этим только поворотом воздух является побеждённым человеком. По какой-то ошибке человек позабыл, что в воздухе везде опора, и давно ему пора отделаться определять направление по отношению к земле .
Примечание : Эта фраза в статье выделена самим Нестеровым. Она напоминает читателю, что как только самолёт оторвался от земли, все его положения нужно сопоставлять уже не с землей, а с воздухом: на вираже самолёт кажется повалившимся на бок, но лётчик этого не ощущает и его никуда не клонит; на петле центробежная сила прижимает лётчика к сиденью, и лётчик не чувствует, что находится вниз головой, наоборот — кажется, что земля у него над головой, и т.п.
Когда я закончил свою петлю и уже планировал к ангарам, мне пришла мысль: а вдруг мою петлю никто не заметил, и даже хотел было повторить её немедленно, но увидев у ангаров сбегающуюся толпу, я понял, что мой полёт видели.
Вот всё моё впечатление о моём полёте. Многие смешивают мой полёт с полётом отчаянного авиатора Пегу, который для доказательства крепости забракованного аэроплана Блерио производит опыты, падая на верхнюю сторону крыльев. Подобный опыт испытывать мне нет смысла, но если меня когда-нибудь ветром опрокинет, то я знаю, что мне делать, чтобы привести аппарат в нормальное положение.
Примечание : Говоря о «забракованности» самолётов Блерио, Нестеров, видимо, подразумевал, что они не были приняты на вооружение военной авиации.
Меня в полёте центробежная сила прижимала к сиденью, а аппарат упирался вверх в воздух; у Пегу центробежная сила выбрасывала его из аппарата, а самый аппарат упирался вниз обратной стороной крыла, бензин у него вытекал, и мотор не мог работать.
В некоторых газетах появилась обидная заметка: «он рисковал собой и казённым аппаратом без разрешения начальства»?!
На это должен заметить, что я не зелёный юноша, служу офицером 8-й год, имею жену, двух детишек и мать, которой по возможности помогаю, — следовательно, рисковать собой ради получения клички вроде «русский Пегу» и т.п. мне не приходится; что же касается аппарата, то, кажется, я мог бы и рискнуть им, так как до сих пор за мной ни в школе, ни в отряде не числится ни одной поломки, если не считать недавнюю поломку кромки крыла при встрече на земле с другим аппаратом.
Что же касается моей деятельности в отряде в смысле полётов, тренировки дальних полётов и производства опытов, полезных военному делу, покажет годовой отчёт о практических занятиях.
Военный лётчик поручик Нестеров
На фотографии П.Н. Нестерова с детьми, вмонтированной в статью редакцией газеты, имеется его собственноручная надпись, которая гласит следующее:
«Теперь после петли буду работать над разрешением проблемы парения в воздухе, что осуществлю на будущем своём аппарате.
27/VIII 1913 г.
П. Нестеров».
После окончания статьи редакцией дано к ней такое примечание:
«Блестящая статья отважного авиатора поручика Нестерова, надо думать, положит конец всем толкам о том, что «мёртвая петля» была совершена им лишь ради какого-то удальского трюка и не может иметь серьёзного значения в деле авиации. Наоборот, смелый опыт Нестерова, рассчитанный на строго обоснованных данных, открывает совершенно новые горизонты и представляет собою гигантский шаг в деле завоевания воздуха.
Опыт поручика Нестерова, сделавшего ряд серьёзных наблюдений и ценных выводов, даст возможность предотвращать катастрофы, которые почти ежедневно уносят дорогие для человечества жизни».
Приложение 5
Свидетельство
Дано Киевским Обществом Воздухоплавания военному лётчику Петру Николаевичу Нестерову в удостоверение того, что в заседании Совета Общества, состоявшемся 26 ноября 1913 г., под председательством генерал-майора Т.И. Вербицкого, в составе: подполковника К.М. Борескова, капитана Н.М. Маркова, авиаторов-конструкторов Ф.Ф. Терещенко и А.Н. Свешникова, инженера-технолога А.Н. Добрынина, секретаря Общества Г.Н. Рындика, военного лётчика подъесаула В.М. Ткачёва, пилота-авиатора И.А. Родзевича, Т.К. Островского и П.К. Новицкого, на основании особого ходатайства Научно-технического комитета и представленного последним отзыва о значении для авиации мёртвой петли, совершенной П.Н. Нестеровым 27 августа 1913 г. на Сырецком аэродроме в присутствии спортивного комиссара Киевского Общества Воздухоплавания военного лётчика штабс-капитана В.Н. Орлова, постановлено:
Выдать П.Н. Нестерову золотую медаль Киевского Общества Воздухоплавания за первое в мире удачное решение, с риском для жизни, вопроса об управлении аэропланами при вертикальных кренах.
Золотая медаль прилагается при сём свидетельстве.
Председатель генерал-майор Вербицкий
Секретарь Рындик
Приложение 6
Телеграмма Всероссийского аэроклуба в Киев по поводу совершения П.Н. Нестеровым мёртвой петли
Петербурга 30 августа № 73/94. Императорский Всероссийский аэроклуб приветствует храброго лётчика вписавшего новую страницу в историю русского воздухоплавания своим беспримерным полётом по замкнутой кривой в вертикальной плоскости.
Секретарь Срединский
Литература:
Е.Ф. Бурче. Пётр Николаевич Нестеров.- М.: Молодая гвардия, 1955